Исход
0.
Господь воззвал к нему из куста и сказал: Моисей! Моисей! Я Бог отца твоего! И ответил Моисей: надо линзы в очках поменять, ни хера не видно, когда в интернетах сидишь. И сказал Господь: Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его от приставников его. И взвопил Моисей: сгорела путёвка в Каир олинклюзив с семьёй, семь ночей, ночная жизнь бьёт ключом, отель 220 метров от собственного пляжа. Сказал тогда Господь Моисею: освяти Мне каждого первенца, разверзающего всякие ложесна между сынами Израилевыми, от человека до скота. И сказал Моисей: логопед три с половиной тыщи, рюкзак две восемьсот, обувь ещё, спортивный костюм, даже ластик блин нормальный от пятидесяти начинается, ты же не будешь родному сыну херовый ластик покупать. А она второго хочет! И сказал Господь: если ты будешь слушаться гласа Господа, Бога твоего, и делать угодное пред очами Его, и внимать заповедям Его, и соблюдать все уставы Его, то не наведу на тебя ни одной из болезней, ибо Я Господь, целитель твой. И сказал Моисей: маму с инсультом положили в больницу в одну палату с туберкулёзной, теперь у неё тубик, она плачет, говорит – ты меня не целуешь, я заразная. И сказал Господь Моисею: долго ли будете вы уклоняться от соблюдения заповедей Моих и законов Моих? И сказал Моисей: я думал буду жить как человек – всё будет, другим зла не делай – они не сунутся, я думал даёшь соседу шуруповёрт, – он на твоей лестничной клетке не смолит, я думал бери от жизни всё, я думал мечты сбываются и будущее зависит от меня, я думал живи на яркой стороне и жизнь – хорошая штука.
1.
6:30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встаёт. Поворачивается к голому, без штор, окну – он к нему ближе всех. В окне отражается лампа, но если сильно постараться – можно увидеть дым мусоросжигательного завода. Моисей старается. Непрерывно, как время, идёт этот дым из труб – вот и сейчас. Моисей отворачивается от пейзажа и заправляет кровать: сначала надо постелить одеяло, потом взять колючую пуховую подушку, ударить этой подушке кулаком в живот и поставить, чтобы торчало два уха. Только так, иначе не примут.
12:00
Пустой актовый зал, пол накрыл плёнкой, запах краски и сигарет. Прораб и Моисей стоят и смотрят на стену, от пола и до потолка расписанную. На стене чего только нет: белые облака, синие голуби, красные мухоморы, широкий бульвар, скамейки-прямоугольники, серый скворечник, высокий крест, толстая гусеница, сплющенное красное солнце, радуга с чёрным вместо фиолетового.
Прораб. Моисей, а чё вы здесь крест нарисовали?
Моисей. Пустота была.
Прораб. А вот это что, с крестом рядом?
Моисей. Это скамейка.
Прораб. На гроб похоже.
Моисей. Да ну скамейка это.
Прораб. Я не вкуриваю, даже если это скамейка, крест зачем?
Моисей. Не знаю.
Прораб. Моисей, ради бога, это же детский сад. Вы стену для козявок пятилетних расписываете. Какие к чёрту кресты. Шарики – хорошо, арка пойдёт, только цвета радуги уберите, пожалуйста, у них в современном мире есть лишние коннотации, собачка мне тоже нравится.
Моисей. Это крот.
Прораб. Хорошо, крот. Пусть будет крот. Крест уберите.
Моисей. Я могу его украсить.
Прораб. Украсить? Крест? Да замажьте и всё.
Моисей. У меня краска голубая закончилась. Чё по-новой что ли теперь?
Прораб. Моисей, понимаете, я по специальности вообще филолог. Тема диплома «Магический реализм как художественный метод в прозе Павича».
Моисей. Магический реализм это как?
Прораб. Да вот примерно как на вашем рисунке.
Моисей. Божьей коровки не хватает.
Прораб. Смысла, блять, не хватает. Ни в чём. Я раньше в школе преподавал. Знаете за что меня из школы выгнали? Я вам скажу. У меня роман случился со школьницей. Не подумайте ничего, со старшеклассницей. Сэ ля ви. То есть я добровольно, всмысле мы добровольно, но как-то информация дошла до учительской. Информация, она если пошла, она всегда куда ей надо доходит. Вот мне и приходится руководить такой вот росписью, блин, народной.
Моисей. Сочувствую.
Прораб. А потом приноровился дебилам писать курсовые на заказ, но тоже не получилось. Написал одному из горного доклад по культурологии, хорошо написал и ещё список литературы на английском зафигачил, а тот по-английски знает только «лондон из э кэпитал оф грейт британ». Короче, ему незачёт поставили. И он меня побил.
Моисей. А я никого никогда не бил.
Прораб. Откуда вы знаете, Миша, вы же всё забыли!
Моисей. Я не Миша. Я Моисей.
Прораб. Хорошо с вами разговаривать, приятно. Говоришь, а в вас всё как вода в губку.
2.
6:30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встаёт. Поворачивается к голому, без штор, окну – он к нему ближе всех. В окне отражается лампа, но если сильно постараться – можно увидеть дым мусоросжигательного завода. Моисей старается. Непрерывно, как время, идёт этот дым из труб – вот и сейчас. Моисей отворачивается от пейзажа и заправляет кровать: сначала надо постелить одеяло, потом взять колючую пуховую подушку, ударить этой подушке кулаком в живот и поставить, чтобы торчало два уха.
11:12
Университет.Просторный лекторий с высоким потолком. В ряд составлены серые стулья с мягкими спинками, на них – студенты, лаборанты и преподаватели. В основном, конечно, студенты. Кто-то с планшетом, кто-то с тетрадкой, кто-то с головой в телефоне. На ступеньке перед аудиторией, на фоне бордовых тяжелых штор стоит Марина, на ней чёрный костюм, купленный когда-то по скидке в заре и тельняшка – собственность модели, в руке маленький пульт управления, чтобы переключать слайды. Чуть справа от неё стоит большой экран для проектора на ножке. На экране – непонятный нормальному человеку график.
Марина. Зависимая переменная в нашем случае – степень занятости. Независимая переменная – социализация. Понимаете, не всех людей с этим диагнозом можно вернуть к прежней жизни. Но к жизни – вообще – возвращать надо. Иначе они просто будут пополнять ряды так называемых бомжей, простите за лексику. Или контингент интернатов. Как вы видите на графике, группа испытуемых в рамках стандартной реабилитации, без трудоустройства, показывает куда более слабую выраженность стратегий совладания со стрессовой ситуацией. Вот, например, показатели самоконтроля. Немаловажно упомянуть, что среди испытуемых были люди исключительно в диссоциированном состоянии. Людей с более острыми вариантами болезни мы не брали, там, понимаете, сначала надо базовые навыки развивать – ручку учить держать, считать, речь восстанавливать, иногда с нуля.
Щёлкает слайдом.
Смотрите, какая медианна принятия ответственности, всё-таки большая разница, да? Это уже после терапии, разумеется, первичные замеры оставляли желать лучшего. Испытуемые, если к метафорам обращаться, говорили о состоянии «Алисы в зазеркалье». Зазеркалье со знаком минус, конечно. Эти результаты мы подтвердили с помощью феноменологических интервью. Чтобы вы сами смогли убедиться, что это не голословно, мы пригласили одного из наших испытуемых, Моисея. Вы сами можете задать ему свои вопросы. Моисей, идите к нам сюда.
С первого ряда поднимается Моисей в сером костюме и белой рубашке, весь прилизанный, накрахмаленный, с волосами, гладко уложенными по обе стороны чёткого пробора. Идёт к Марине, спотыкается о ступеньку, неслышно, одними губами ругается и встаёт рядом с ней. Улыбается беспомощно, не знает куда деть руки, пробует сунуть их в карманы пиджака – карманы зашиты. Переключается на пуговицу на манжете и теребит её.
Марина. Моисей, расскажите про вашу трудотерапию.
Моисей. Про работу что ли?
Марина кивает.
Моисей. У меня нашёлся талант к живописанию.
Кто-то смеётся.
Моисей. А что, так врачи говорят.
Марина (аудитории). Давайте как-то посерьёзнее, ладно? (Моисею). Расскажите, что вы конкретно делаете.
Моисей. Я эти, стены расписываю. И колонны. Лестницы ещё. Как-то попросили туалет тоже, значит, раскрасить. Я раскрасил. Нарисовал на двери сову. Она, значит, смотрит на вас, пока вы это.. Делами в туалете занимаетесь.
Все смеются. Марина краснеет.
Марина. Моисей расписывает детские сады. Вам, наверное, объяснять не надо, как положительные образы и яркие краски воздействуют на детей. У нас вопрос, пожалуйста.
Студентка (вставая со стула). Здравствуйте. Ольга, 4 курс, факультет когнитивной психологии. А как вы поняли, что потеряли память?
Моисей (Марине). Я не понял вопроса.
Студентка. Ну то есть когда вы конкретно осознали…ээ…вашу специфическую ситуацию?
Моисей. Я не сообразил, что я чего-то не помню. Я сначала сообразил, что не знаю, куда идти.
Студент. Дмитрий, магистратура, психологическая диагностика. А как вы вспомнили своё имя, уже в процессе терапии? Спасибо.
Марина. Моисей сам выбрал себе имя, да, Моисей?
Студентка-2. То есть, вы, извините, поняли, что вы еврей?
Моисей. Нет, мне просто имя понравилось. В книжке увидел.
Студентка-2. То есть вы не еврей?
Марина. Какое это сейчас имеет значение, простите?
Моисей. Вообще мне кажется что я грузин. Я люблю хачапури и слова, которые кончаются на «и». Например, хачапури.
Студентка. А у вас есть мечта?
Моисей. Я мечтаю найти женщину, которая тоже ничего не помнит.
От рукава Моисея отрывается пуговица и под сухие аплодисменты аудитории он пытается её найти.
12:32
Буфет в универе, царство столов и стульев. Пахнет тестом, фейри и мокрыми тряпками. В углу, облокотившись на пустую столешницу, сидят Марина и Моисей.
Марина. Так и не нашли пуговицу?
Моисей. Не нашёл.
Марина. Попросите санитарку, она пришьёт. Вам чего взять?
Моисей. Да ничего, наверное.
Марина. Слойку с вишней будете?
Моисей. А можно я сам куплю?
Марина. У меня именной талон.
Моисей. Понятно.
Марина. Так купить вам, нет?
Моисей. Ну купите.
Марина. Вы давайте пободрее, нам ещё в две точки ехать, о результатах исследования отчитываться.
Моисей. Вы Дед Мороз, а я Снегурочка.
Марина. Всмысле?
Моисей. Вы сказки рассказываете, а я так, рядом варежки потираю…
Марина. Кстати, о сказках. Сегодня у нас с вами ещё интервью на телевидении.
Моисей. Вы не говорили.
Марина. Сейчас говорю.
Моисей. Во сколько?
Марина. В четыре.
Моисей. У меня капельница в четыре.
Марина. Или в пять, я не помню.
Моисей. В пять ужин.
Марина. Я вас накормлю.
Моисей. Я хочу с коллективом.
Марина. С коллективом? Ну как хотите. Я одна схожу.
Марина кладёт сумку на стул рядом с Моисеем, берёт из неё кошелек.
Марина. Сторожите сумку.
Марина тяжело шаркает к стойке – натёрли туфли. К Моисею подходит студентка.
Студентка. Здрасьте. А можно вы мне распишитесь?
Моисей. Я?
Студентка. Ну да, у вас история такая прикольная . То есть печальная, конечно, но прикольная.
Моисей. Давайте. А где?
Студентка. Эээ… (достаёт из сумки книжку, открывает). Да вот тут прям.
Моисей. Как вас зовут?
Студентка. Оля.
Моисей (вслух, медленно повторяя за написанным). Олечке на долгие счастливые годы. (Отдаёт книгу).
Студентка. Супер, спасибо!
Моисей. А что за книжка?
Студентка показывает обложку.
Моисей (читает). Душевнобольные или сумасшедшие? Путеводитель по редким неврологическим заболеванием. (Погрустнев). Понятно. (Пауза). А дайте мне свой телефон, Оля, я вам смски буду писать.
Студентка. Вы больной что ли?
Моисей. Вообще-то да.
С пластиковым подносом возвращается Марина.
Марина. Вот вам яблочная, вишнёвой не было. И запеканку, берите-берите. Я знаю, чем вас там кормят. Я себе тоже взяла. Вкусно?
Моисей. Вкусно. Марина, я в интернате команду футбольную собрал. Мы играть хотим.
Марина. Запеканка какая-то несолёная, да?
Моисей. Главврач не одобряет.
Марина. Моисей, мне ваша подпись нужна, что вы не против использования интервью в научных целях.
Моисей. Я больше не хочу сады красить.
Марина. Что?
Моисей. Не буду больше сады красить.
Марина. А, это. Так и не придётся. Институту на будущий год грант на исследование не дали.
Моисей. Как не дали?
Марина. До конца месяца доработаете и всё.
Моисей. А если я просто так ходить буду?
Марина. Куда ходить?
Моисей. Куда-нибудь. На работу.
Марина. Под вас же специально места рабочие выделяли, просто так вас кто возьмёт? Всмысле… Может, конечно…
Моисей. Давайте вы ещё какое-нибудь расследование придумаете.
Марина. Я не только людьми с амнезией занимаюсь, бумажной работы у меня знаете сколько? Я диссертацию между прочим пишу.
Моисей. А мне что теперь всмысле?
Марина. А что вам? В интернате лежать, вспоминать.
Моисей. Так вы же сами говорили, что когда работаешь лучше вспоминается?
Марина. Говорила. У вас же там есть работа.
Моисей. Есть. Шить носовые платки.
Марина. Ну и отлично.
Моисей. Марина, а вы носовыми платками пользуетесь?
Марина. Я как-то не задумывалась.
Моисей. Вот и я не пользуюсь.
Марина. Слушайте, Моисей, ну что я сделаю. Ну вот так. Хотите, я действительно с главврачём поговорю про футбол?
Моисей. Не хочу уже.
Марина вздыхает и впивается зубами в слойку.
3.
6:30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встаёт. Поворачивается к голому, без штор, окну – он к нему ближе всех. В окне отражается лампа, но если сильно постараться – можно увидеть дым мусоросжигательного завода. Моисей старается. Непрерывно, как время, идёт этот дым из труб – вот и сейчас.
9:30
Лечебно-трудовая мастерская. Тусклый свет, на полотке трещат старые длинные лампы. Голубые волнистые шторы едва прикрывают окна, стянутые решетками. Напротив висит пробковая доска, которую украшают радостная аппликация из цветного картона «Наши работы» и пригвождённые булавками под ней кусочки шитья – носовой платок, фрагмент наволочки с вышивкой, страшный заяц с выпученными глазами-пуговицами, кружевная салфетка. В ряд составлены синие столы с врезанными в них серыми швейными машинками. За ними сидят мужчины и женщины, парни и девушки. Возле стола в крайнем правом ряду, за которым работает улыбчивый Вишнев стоит трудинструктор в синем халате – молодая, красивая и здоровая Альмира Тальмыровна.
Альмира. Ну что это за буква, это не «х», это «у» какая-то. Старайся, пожалуйста, лучше, Вишнев.
Альмира Тальмыровна делает пару проходов между рядами и возвращается на своё место – школьную парту. Достаёт из сумки телефон, пишет кому-то сообщение, загадочно улыбается.
Кирьякова. Альмира Тальмыровна!
Альмира. Что, Кирьякова?
Кирьякова. Я по-моему палец себе прошила.
Альмира (не поднимая глаз от телефона). Молодец, Кирьякова.
Кирьякова. У меня кровь идёт.
Альмира. Помогите кто-нибудь Кирьяковой, я крови боюсь. Коновалова, иди посмотри что там.
Валя. Дырка в пальце.
Альмира (не отвлекаясь от телефона). Глубокая?
Валя. Да нет.
Альмира. Перевяжи платком. Можешь сегодня просто так посидеть, Кирьякова.
Кирьякова. Альмира Тальмыровна, она мой платок испортила.
Альмира Тальмыровна взбивает рукой волосы, улыбается, делает селфи.
Валя. Я перевязала.
Кирьякова. Там было хэ вэ, как вы сказали, в честь пасхи, а теперь там кровь.
Альмира. Ничего страшного, Кирьякова, нашьёшься ещё платков в своей жизни. Не страдай.
Кирьякова. Иисус тоже страдал.
Альмира. Да, Кирьякова, страдал, за нас всех. Поэтому ты давай не страдай и Владиславу Павловичу про палец не рассказывай, а то мне придётся страдать.
Толстый. Я не думал, что он, СУКА!, и за вас страдал.
Альмира. С чего это, Силин?
Толстый. У вас имя, кажется, татарское. (Непроизвольно корчится).
Альмира. А ты что такое расизм, Силин, знаешь?
Кирьякова. Расизм. А. Муж. Реакционная теория и политика, утверждающая превосходство одной расы над другой. Проповедники расизма.
Альмира. То, что ты знаешь, Кирьякова, я и не сомневалась.
Кирьякова. Я умная, Владислав Павлович сказал.
Альмира. Не думаю. Твоя память, Кирьякова – побочный продукт аутизма.
Кирьякова. Аутизм. А. Муж. Погружение в мир личных переживаний с активным отстранением от внешнего мира.
Альмира. Вот именно. Все доделали образец? Хв, повторяю, надо строчить гладью, как на схеме, а не просто стежками. Образцы передаём мне и если всё нормально, каждый делает сегодня минимум тридцать штук. Кто сделает сорок, я поставлю отметку, у санитарки получите дополнительную сигарету.
Кирьякова. Я не курю.
Альмира. Молодец, Кирьякова. Давайте, давайте, передаём на первый ряд. (Рассматривает платки). Грязно, очень грязно, Силин. Как будто это, прости господи, не христос воскрес, а хрен вам. Коновалова, ну ты-то как самая верующая могла бы постараться!
Валя. У меня пальцы толстые.
Альмира. Для шитья на машинке это не принципиально. Спирина, хорошо. Учитесь все у Спириной. В апреле мы отправим работы Спириной в городскую библиотеку на фестиваль «Творчеством согреется душа».
Спирина. А мне можно поехать?
Альмира. Посмотрим, что опекун твой скажет. Это чьё? (Демонстрирует всем платок, на котором вышито «помогите»). Чьё, я спрашиваю.
Моисей. Моё.
Альмира. Моисей, ты считаешь, это смешно? Вроде взрослый мужик так с виду. Думаешь, если тебя в программу в институт определили и ты там говно, извиняюсь, пинал и раздавал интервью, ты как-то в статусе что ли поднялся? Ты всё ещё новенький, не забывай.
Металлический женский голос. Внимание. Сработала пожарная сигнализация. Внимание. Сработала пожарная сигнализация.
Альмира. Сидите, сидите. Это что-то поломалось у них наверное.
Металлический женский голос. Внимание. Сработала пожарная сигнализация. Внимание. Внимание.
Альмира. Учебная по-любому.
Металлический женский голос. Пожарная сигнализация. Внимание. Сработала…
Альмира. Ладно, давайте, гуськом встаём, сначала задние столы.
Металлический женский голос. Внимание. Сработала пожарная…
Толстый. У нас там четверо на капельницах, сгонять?
Металлический женский голос. Внимание. Внимание.
Альмира. Пусть лежат.
4.
6:30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встаёт. Поворачивается к голому, без штор, окну – он к нему ближе всех. В окне отражается лампа, но если сильно постараться – можно увидеть дым мусоросжигательного завода.
16:09
Комната отдыха. Бумажные, посеревшие от пыли и времени снежинки, забытые здесь на целый год. Книжный шкаф подпирает холодильник, все книжки кто-то обсессивно сложил согласно цветам и размерам. На тумбочке бубнит старый, зато большой телевизор. Моисей сидит напротив него в зелёном кресле. Незаметно – дверь вынесли пять лет назад – входит Валя.
Валя. Моисей, айда целоваться.
Моисей. Отстань, Валя.
Валя. Ты жених мой.
Моисей. Ты почему не в молельной комнате?
Валя. Я уже помолилась. И за тебя помолилась.
Моисей. Чё-то не помогло.
Валя. Любимый!
Моисей. Валя, тебе шестьдесят, а мне сорок три. Ты это, почувствуй разницу.
Валя. Ты же не помнишь, сколько тебе.
Моисей. Да ёб твою мать, Валя! Я смотрю развлекательную передачу.
Валя. Всё равно тебе здесь до гробовой доски лежать, надо как-то жизнь личную устраивать.
Моисей. Это тебе до гробовой, Валя. Ты – недееспособная.
Валя. Поди думаешь, приедет принц за тобой на белом коне, заберёт тебя в царский чертог? Я тоже так думала. Лет двадцать назад. Я знаешь какая красивая была? У меня рыбки были золотые, три штуки. Ева, Надежда, Любовь.
Моисей. Почему Ева, не Вера?
Валя. Я люблю всё необычное.
Моисей. А рыбки где – съела?
Валя. Не смешно. Меня Гад Павлович в карцер посадил. За то что я губы красила. Пока я сидела там, рыбки сдохли. Ума покормить ни у кого не хватило. Я с того света вернулась, с карцера то есть, коробка с кормом так и стоит возле аквариума цельная, как не трогали. И рыбки – пузом кверху. Я три желания загадала и смыла их в унитаз. Даже почти не плакала. Сильные женщины не плачут.
В комнату входит главврач – худой высокий мужчина с незапоминающимся лицом.
Главврач. Как самочувствие?
Моисей. Владислав Павлович, на меня сегодня Валя сок пролила и я всё вспомнил.
Главврач. Интересно.
Моисей. Я вообще всё-всё вспомнил. Я вспомнил как сок этот пил на улице Чкалова, дом пять, квартира сто двадцать один. Клеёнка такая с шишечками на столе кухонном, я пью сок, разбавленный, потому что изжога – стопроцентный нельзя, жена не разрешает. Я пью и телевизор работает, «утренний экспресс» передача. И там в конце всегда конкурс на три вопроса, можно позвонить и выиграть билет в кино. И я ответ на первый вопрос знаю, на второй знаю. И вот уже третий, но надо на работу – у нас в бюро вход по пропускам, и там время отмечается, а потом из зарплаты могут вычесть, если три раза позже восьми пришёл.
Главврач. Интересно.
Моисей. Меня все заждались уже, наверное, Владислав Павлович. Ну, я пошёл?
Валя. Никакой сок я на него не проливала. Я сок не пью, тама консерванты.
Главврач. Моисей, понимаете, это в любом случае – освидетельствование, справки, что вы – это вы, от жены, от знакомых... (Пауза). Да и сок на вас никто, оказывается, не проливал. (Подмигивает «невесте» Моисея).
Моисей. Ну и сука ты, Валя.
5.
6:30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встаёт.
16:03
Моисей и Прораб курят на детской площадке возле детского сада. Оба сидят на двух больших мухоморах, с пеньком-ножкой и шляпкой из раскрашенного тазика. Моисей докуривает и, в поисках необычных ощущений, идёт к высокой горке, спускается с неё, доезжает до середины железного склона и дальше помогает себе ладошками.
Моисей. Ты принёс?
Прораб. Принёс. (Шуршит пакетом, достает двухлитровое «Жигулёвское» и два пластиковых стаканчика).
Моисей. А другого не было?
Прораб. Ты же вкус пива вспомнить хотел, какая тебе разница какого?
Моисей. Если вспоминать, то только хорошее. Ладно, давай сюда.
Чокаются. Отпивают.
Прораб. Семь садов за месяц отделали, я считаю неплохо.
Моисей. Слон одна штука, два пейзажа, сказочный город, композиция из воздушных шариков разных цветов, избушка деревянная обыкновенная, правила дорожного движения в картинках и загадках.
Прораб. Заметил, пэдэдэ рисовали в саду, где рядом шоссе и светофора нет. Ты куда дальше? Обратно?
Моисей. Да. Машина должна подойти. Мне на маршрутке ездить не дают – вдруг забуду, куда.
Прораб. Я тоже хочу с тобой. А что, хорошо – кормят, одежду выдают. Как в санатории. Можно книжки читать весь день. Бояться никого не надо, унижаться перед начальством, на людей кричать. Ты даже не представляешь, как я не люблю кричать на людей. Но это входит в мои обязанности.
Моисей. Так ты не кричи.
Прораб. Я пробовал. Не получается.
Моисей. Зато ты можешь что хочешь есть и когда хочешь. У нас строго с этим. График кормления называется. Завтрак в семь пятнадцать, обед в час пятнадцать, ужин в пять. И руки надо показать, что помыл, а то не пустят. И ты в человеческой одежде. У нас там в халатах все – женщины, мужчины. Все в халатах в цветочек, как матрёшки.
Прораб. Мне сегодня сказали, что моя девочка на филфак поступила. По моим стопам пошла. Дурочка, нет чтобы на какого-нибудь айтишника идти, у неё голова варит.
Моисей. Поздравил?
Прораб. Я исчез. Я для неё старый.
Моисей. Тридцать лет теперь старый?
Прораб. Хватило с неё заканчивать школу в этой нездоровой атмосфере – меня сняли, слухи пошли. У учителей языки длинные, представляю как на каждом шагу обсуждали всё это, в красках. У неё потом депрессия была. Это я уже по статусам вконтакте понял.
Моисей. Ты пойди, объясни ей. Она же ничего не понимает. Представляешь, человек взял и исчез. Считай, что умер. Страдаешь, как умер. Наверное.
Прораб. Ты думаешь? Ты такой добрый, мне кажется, у тебя жена хорошая была. Может у тебя и дети! Интересно, мальчик или девочка? Мне почему-то кажется, что мальчик. Где-то там ждут тебя, любят. Такой ты счастливый, Моисей.
18:05
Молельная комната. На фоне бледно-зелёной стены висят иконы с изображением Иисуса, Богоматери и других святых. На тумбочке, покрытой кружевной скатертью, деревянный крест и лампадка. Валя стоит на коленях, крестится. В комнату входит Моисей, садится на скамейку у входа. Валя встаёт, целует крест, приподнимает белую скатерть, открывает дверцу тумбочки, достаёт оттуда маленькую бутылку коньяка, выпивает, находит в кармане халата кусочек хлеба, закусывает.
Моисей. Закурить дать?
Валя (оборачиваясь и пряча бутылку). Господи!
Моисей. А я думал, ты верующая.
Валя. Одно другому не мешает. Ты как зашёл?
Моисей. Открыто было.
Валя. От дура!
Валя ставит коньяк на алтарь, достаёт из халата ключ, запирает изнутри комнату, садится рядом с Моисеем на скамейку.
Валя. Хочешь?
Моисей. Не надо.
Валя (делая глоток из горла). Брезгуешь?
Моисей. Не мешаю.
Валя. Капельницу с коньяком?
Моисей. Допустим. Откуда добро?
Валя. Та! За санитарку полы мою, она мне покупает. Ты к ней с этим не подкатывай, это мой бизнес. Всё равно так не вымоешь, как я мою.
Моисей. Не претендую.
Молчат.
Валя. Тут и твоя икона есть. Видишь, мужик с бородой.
Моисей. Они тут все с бородой.
Валя. С бородой и книжкой. Святой пророк боговидец Моисей. Это он людям заповеди припёр.
Моисей. Какие например, не пей?
Валя. Такой нету. Ты библию что ли не читал?
Моисей. Не помню.
Валя. И про исход не слышал?
Моисей. Это кто?
Валя. Не кто, а что. Моисей народ из рабства вывел. А до этого они там все гастрабайтерами в Египте были.
Моисей. Паспорта у них что ли забрали?
Валя. Да, паспорта забрали, на деньги кинули и на стройке вкладывать заставили сутками.
Моисей. И макаронные изделия есть. Как у нас в столовке.
Валя. Про макаронные изделия не написано.
Моисей. Ушли они и что дальше?
Валя. Сначала обратно захотели. А потом в пути передохли. Кто от змей, кто от голода, кто от старости.
Моисей. Кто от макаронных изделий.
Валя. Против господа не попрёшь.
Моисей. И Моисей?
Валя. И Моисей.
Моисей. Смысл тогда уходить было?
Валя. Ради детей, наверное.
Моисей. А шли-то они куда?
Валя. Куда-то, где будет лучше.
Моисей. А ты хочешь куда-то, где будет лучше?
Валя. А где лучше? Скажи мне, где лучше, я прямо сейчас пятки смажу.
6.
6:30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки.
12:27
Марина и Моисей протаптывают новые тропинки в саду возле корпуса интерната.
Моисей. Вы бахилы забыли снять.
Марина (рассматривая свои ноги). А, да.
Молчат.
Марина. Я про футбол спросила. Нельзя.
Моисей. Когда на работу?
Марина. Уже не надо.
Моисей. Я бесплатно могу красить.
Марина. Вы и так бесплатно красили.
Моисей. Нет, мне прораб всегда отстёгивал.
Марина. Молодец прораб. Я вообще попрощаться пришла.
Моисей. Вы мне говорили, что здесь лучше, чем в больничке. Я думал, будут события. А тут какие события? Сосед вчера туалет с холодильником перепутал, нассал в поддон. Это событие?
Марина. Владислав Павлович сказал, вы жену себе придумали и сбежать хотели.
Моисей. Сбежишь тут, конечно. Забор бетонный три метра и пропускной пункт. Границу Мексики перейти легче.
Марина. Сбежали и что бы делали?
Моисей. Я теперь стрит-арт художник.
Марина. Почему стрит-арт?
Моисей. Ну я же стены расписываю, Марина, что непонятного.
Марина. Стрит-арт художники стены на улице расписывают, внешние стены.
Моисей. Ну и ладно.
Марина. Нам тут предложили в акции поучаствовать. Напечатать на упаковках сока фотографии потерявших память людей.
Моисей. Зачем?
Марина. Ну как зачем, Моисей, представляете, как здорово, сок-то по всей России покупают. Вас увидят родные, узнают.
Моисей. Нет, я в таком не участвую.
Марина. Вы хотите найтись или как?
Моисей. Раньше дети футболистов собирали с жвачек, а теперь что – коллекцию, этих, амнезированных?
Молчат.
Марина. Моисей, не пишите мне больше смски, мы не для этого вам телефон выделяли. Он служебный, но можете оставить себе.
Моисей. Я не буду. Просто пойдёмте со мной в кино. Я заплачу.
Марина. У меня работы много.
Моисей. В выходные. Я приставать не буду. Обещаю. Просто в кино сходим, поговорим. У каждого человека должно быть, что вспомнить. Вот и у меня будет – что вспомнить. Пойдёмте, я заплачу.
Марина. Откуда вы богатый такой?
Моисей. Говорю же, зарплата моя, прораб Саня дал. Я же работал, старался, душу вкладывал.
Марина. Это для чистоты эксперимента было. Деньги эти. Понимаете?
Моисей. Нет.
Марина. Это не заказчик платил. А мы, институт. Чтобы вы по-настоящему верили, что это работа. И чтобы мы по-настоящему могли понять, как работа на вас действует.
Моисей. Хороший эксперимент.
Марина. Да, я тоже так думаю.
Моисей. Я пошёл, у меня дела.
Марина. Дела.
Моисей. Да, дела, да, дела. Мне надо амариллис в коридоре полить и другое ещё, вас не касается.
Моисей быстрым шагами идёт к своему корпусу. Марина садится на скамейку. Достаёт из сумки упаковку сока – на ней фотография Моисея, пьёт.
14:02
Моисей стоит в очереди за сигаретами. Во главе очереди – санитарка. Все держат в руках пластмассовые крышечки, в них – таблетки. Когда доходит очередь, нужно проглотить таблетки, показать язык, взять три сигареты и расписаться в бланке. Моисей забирает свои сигареты и незаметно опять встаёт в очередь. Получает сигареты ещё раз.
Валя. А Моисей тут вне очереди…
Моисей. Я сейчас расскажу, какому богу ты молишься.
Валя замолкает. Моисей подходит к полному короткостриженому парню.
Моисей. Толстый, иди сюда. Дело есть.
Моисей отдаёт Толстому свои сигареты.
7.
01:40
Ночь, темень, запах краски. На заднем дворе у корпуса номер два топчутся две тени в халатах и тапочках.
Толстый. ПАДЛА ЕБУЧАЯ!
Моисей. Толстый, закрой, пожалуйста, варежку, щас дежурный проснётся, я тут ещё не доделал.
Толстый. Не могу я. Если бы мог, я бы здесь бы не торчал. СДОХНИТЕ, ПИДОРАСЫ!
Моисей. Так ты не притворяешься что ли?
Толстый. Ты дебил? СУКА, ТВАРЬ, ПАДЛА ЕБУЧАЯ! Извини, тебе только дебил было.
Моисей. Бывает.
Толстый. И не зови меня, пожалуйста, толстым. У меня имя есть. Лёша называется. Лёха. Мать такое дала. И толстый я не сам по себе, а от таблеток. Ы! Знаешь как они растаскивают? Ещё узнаешь. Тут все такие, щёки из-за спины торчат, а Толстый, главное, только я. Ненавижу.
Моисей. А где мама твоя, жива?
Толстый. Жива, чё ей сделается. Меня мать сдала, когда выяснилось, что я тиками. Ёшный хахаль тики на свой счёт принимал. Она меня СУКА! сначала в детдом, а оттуда уже сюда.
Моисей. Даже не навещает?
Толстый. Ты видел, чтобы ко мне приходили? ПИЗДА ВОНЮЧАЯ! Она ещё и пенсию мою получает, её даже прав не лишили. ПАДЛА!
Моисей. А лечится это вообще?
Толстый. Операцией на мозгу. Но у нас такого не умеют. Или не хотят. Так-то я нормальный. СУКА! Математику люблю, цифры, деньги считать. Я, правда, ни разу в жизни деньги не считал, если честно. Но я знаю, что я люблю.
Моисей. Слушай, мне тут за работу дали немножко. (Достаёт из нагрудного кармана тоненький рулон, перетянутый резинкой). Держи. Будешь считать. А потом может и на операцию накопишь.
Толстый. Как круто, господи, ТВАРЬ!, господи. Можно я тебя обниму?
Моисей. А чё нельзя.
Обнимаются.
Толстый. Ты прям как настоящий Моисей. Из библии. Он же там чё-то хорошее людям делал, да?
8.
Из диссертации Кадниковой М.И. Анализ феноменологического интервью.
В доме я лежу уже, получается, шестой месяц. («В доме» – в психоневрологическом интернате). Первое время было даже интересно. («Интересно» – проявление познавательной потребности). Разговоры с людьми в халатах, такое внимание к тебе, как будто ты самый важный человек на земле. («Самый важный человек» – самоактуализация личности). Вот. Потом значит вы со своими расследованиями. («Расследованиями» – исследованиями).
Мне нравится, что у меня вроде как нет истории, как у всех. («Истории» – биографии, прошлого). Я, получается, не должен кого-то там устраивать. («Устраивать» – стремление к личностной значимости через конформность). Вот если я рожусь в семье каких-нибудь музыкантов, я должен буду их устраивать. Петь там нормально, хорошо петь, к примеру. И если я хорошо петь не буду, я буду скорее всего страдать. («Страдать» – состояние сильного внутреннего конфликта). И пойду учиться в музучилище и там буду страдать ещё больше, в него же нужно ходить каждый день. А потом в этом же музучилище работать и тоже, каждый день. И знать как бы конец всего. К чему всё идёт. («Конец всего» – парадигма экстернального поведения).
Я до сих пор ни от кого особо не слышал историй из прошлой жизни. Хотя у них с памятью всё нормально. («Нормально» – отсутствие биографической амнезии). Не знаю, это потому что они не хотят говорить о прошлом, или уже думают что тут всю жизнь живут. («Думают, что всю жизнь живут» – следствие выученной беспомощности)
Вчера к девочке одной, аутистке, приходила родственница. Судя по виноватому лицу – мать. Говорят, она раз в год к ней ходит. Я ей как бы завидовать должен. («Завидовать» – чувствовать свою неполноценность по отношению к другим). Есть кому прийти к человеку, принести шоколадку из супермаркета. («Принести шоколадку» – проявить неспецифическое поддерживающее постоянство). Но потом такая она ничейная ходит, грустная после матери, что лучше бы наверное не приходила. («Ничейная» –находящаяся в психическом состоянии социально-коммуникативной изоляции).
Что бы я хотел вспомнить? («Вспомнить» – проявить потребность в создании ложных воспоминаний). Мне нравится думать, что раз я, получается, ничего не знаю, я могу представлять себе что угодно. («Представлять» – компенсаторное фантазирование). В рамках разумного, конечно. Что у меня жена актриса, её на улицах узнают. А я ей в постельных сценах не разрешаю сниматься и она слушается. («Слушается» – необходимость в самоутверждении). Что сын уже взрослый, самостоятельный, учится на архитектора. («Самостоятельный» – потребность в актуализации родительской роли). Денег карманных не берёт, сам зарабатывает.
Здесь много таких вещей, странных. («Странных» – неподдающихся непосредственному восприятию). Я не понимаю, почему у человека, я у главного в листе врачебных назначений видел, умственная отсталость глубокая, а он в шахматы всех бьёт. Личных вещей ни у кого нет, нельзя. Почему нельзя? («Почему» – риторический вопрос, проявление когнитивного диссонанса).Часов нигде нету, только в кабинете у главного на микроволновке. Туалеты изнутри не закрывают. Почему нет кофе, а есть кофейный напиток. Почему все толстые и голодные, почему нигде нет розеток, почему у меня кровать с колёсиками, почему на мебели цифры стоят, почему Вале плохо от таблеток, а она всё равно их пьёт и такая «ничего страшного». Молельная наша. На хера она нужна? («На хера» – выражение агрессии, вызванной продолжительной деперсонализацией). Молельная есть, а бога нету. («Бога» – возможности самотрансценденции) Или я просто забыл, как вещи устроены и что они устроены так. («Забыл, как вещи устроены» – проявление социальной дезадаптации; «устроены так» – несовладание с собственной дезадаптацией).
9.
6:30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса.
8:25
Коридор. Человек тридцать стоят в ряд. Видно, что стоят уже долго – кто-то переминается с ноги на ногу, кто-то облокачивается о стенку, кто-то держится за неё рукой. Перед этой шеренгой стоит главврач и две санитарки.
Главврач. Долго стоять будем?
Кирьякова. Я пИсать хочу.
Главврач. Я тебя понимаю, Кирьякова. Но пока никто не сознается, придётся терпеть. Из-за одного человека вынуждены страдать все.
Валя. Я пожилой человек, Владислав Павлович, мне такие нагрузки…
Главврач. Меньше надо скамейки полировать на прогулках. Движение – жизнь, Коновалова.
Одна из санитарок что-то шепчет на ухо главврачу.
Главврач. Вишнев, хватит свои тапочки разглядывать. Не видел в глаза тапочек? Последний раз спрашиваю, кто нарисовал эти гадости на стене корпуса?
Валя. А какие гадости, Владислав Павлович?
Главврач. Гадкие. Гадкие гадости. Мы вам, извиняюсь, задницы подтираем, а вы на нас потом срёте с верхней полки. Мне, я вас спрашиваю, что директору говорить? Человек сегодня пришёл на работу в семь утра и как его встретили? Чем? Вот этой мазнёй? Художники хреновы. Человек для вас выбивает постоянно какие-то блага. Спортзал вон сделал.
Толстый (шепотом). Он на ремонт закрыт.
Главврач. Массажный кабинет.
Толстый (шепотом). Без массажистки.
Главврач. Молельную комнату.
Толстый. Ключ у санитарки, Ы!, есть настроение – даёт, нет настроения…
Главврач. Ты что там бубнишь, Силин?
Толстый. Молитву читаю.
Главврач. Придётся мне, чувствую, лишить вас сигарет.
Валя. Вы офигели, Владислав Павлович?
Главврач. Язык, Коновалова! А то сейчас и молельную комнату прикрою.
Валя. Вы что, это же святое!
Главврач. Молельную комнату – это, конечно слишком…
Валя. Слава богу!
Главврач. А вот компьютерный класс я закрываю до тех пор, пока мы не решим эту проблему.
Толстый. Не надо, пожалуйста, компьютерный класс.
Главврач. Я бы с удовольствием «не надо», но как по-другому с вами?
Толстый. Я знаю, кто это сделал.
Главврач. Ты, что ли, Силин?
Толстый. Нет, не я. (Смотрит на Моисея). Он.
10.
6:30.
Глухая темнота. Очень жарко и почти нет воздуха – спасает маленькая вентиляция где-то под потолком. Моисей сидит на матрасе возле стены. По другую сторону стены на таком же матрасе сидит Толстый.
Голос Толстого. Там короч если ручку покрутить слева от батареи – не так жарить будет. Так-то чё, эту комнату делали ТВАРЬ! для сушки шмоток. Это щас – «кабинет социально-бытовой адаптации». Звучит, конечно, вообще. Красиво. Когда меня в дом привезли, я думал это место для разговоров там, тестов. Тоже хотел пропасть вот так, на недельку. Тупой.
Молчат.
Голос Толстого. Если бы суперсилу раздавали, ты бы какую выбрал? Я бы ПАДЛА! прозрачным делался. Уходил по ночам в город. В кино бесплатно. В клуб. Я никогда в клубе не был. (Молчит). Вообще нас Ы! не должны были вместе садить. Просто во втором карцере сделали вип-комнату, я сам видел. Там компьютер, телевизор и шкаф. И шторы ещё. И ковёр. Чайник электрический прямо в хате. Розетки СУКА! тоже, прикинь? Это для стукачей, которые санитарами подрабатывают. Меня санитаром даже не звали никогда, потому что тики. Кошкина санитаркой работает, ТВАРЬ!, ей за это шоколад выдают каждый месяц. И гуляет дольше. Я бы даже за шоколад не согласился. Я не стукач. Я СУКА! не стукач. Мне просто в интернете надо было там. Я просто не могу без компьютерного класса. Они думают, я играю в шарики, а я в интернете. Пароль подобрал, один два три четыре пять шесть семь восемь пароль. Мне просто крайняк нужно было. У меня там девушка, Вика. Мы чатимся. Она мне солнышко прислала и сердечко. А я ей говно с улыбкой. Это у меня юмор такой. СУКА! Особенный. У ней день рождения сёдня, я хотел написать, какая она суперская. Она СУКА! суперская. Правда, суперская. Я хотел ей написать, я не знал, что меня Павлович тоже сюда отправит.
Толстый молчит. Моисей молчит.
Голос Толстого. А чё если все давно уже вымерли, как динозавры, а нас забыли? А мы сидим. А их какие-нибудь зомби уже скушали, Павловича ПИДОРАСЫ! первого, он хрустящий. И за забором все вымерли. Новости когда в комнате отдыха смотришь, они все хоть сегодня, хоть завтра, повторяются. Будто кто-то на плёнку записал и крутит. Этих людей в телеке может уже нет, просто плёнка. Но вот моя девушка – она точно есть. Я ей, короче, хотел посвятить песню с концерта. На восьмое марта ПАДЛА! будет концерт. Каждый год на восьмое марта такое. Мужики выбирают по песне и в актовом зале поют, ПИДОРАСЫ! На самом деле просто рот открывать надо и руками красиво делать, как в телеке делают, по сцене гулять. Я уже выбрал что петь. «Самая моя-моя» ПАДЛА! называется, группа Челси. Хочешь спою? Когда я пою у меня СУКА! нет тиков.
Моисей молчит.
Разрываются снаряды у меня в голове… примеряешь ты наряды, демонстрируешь мне, зажигаю сигарету, ухожу в никуда…
Моисей. Заткнись, пожалуйста.
Толстый прекращает петь.
Толстый. Ты со мной больше не будешь разговаривать. Я знаю. Я ПАДЛА! не обижаюсь. Я сам тогда буду разговаривать.
Моисей. Всё нормально.
Толстый. Ты меня ненавидишь, я не тупой, понимаю.
Моисей. Всё нормально.
Толстый. Моисей, СУКА!
Моисей. Всё нормально, сказал. Можешь называть меня Андрей. Это моё полное имя.
Толстый. Андрей от Моисея не может быть полное.
Андрей. Не может. Слушай, можно тебя попросить…
Толстый. Конечно, мужик. Я для тебя всё что хочешь СУКА!
Андрей. Помнишь, я в программе участвовал, там девушка одна, психолог, спрашивала меня вопросы и молчала, пока я всё не расскажу. Но я всё не рассказывал.
Толстый. Ты влюбился в неё, да? ТВАРЬ!
Андрей. Да нет.
Толстый. Ну мне ты можешь сказать!
Андрей. Да не влюбился.
Толстый. Капец как сложно признаться, по себе знаю.
Андрей. Пусть будет влюбился. Короче, ты можешь вопросы задавать? Я скажу какие.
Толстый. Я так и понял, что влюбился. Вопросы типа какой твой любимый цвет, такие? Как на свидании?
Андрей. Нет, не такие. Спроси меня, как всё началось. Не, погоди. Ебано как-то звучит. Спроси меня, как ты здесь оказался?
Толстый. Я?
Андрей. Я! Спроси и слушай молча, понял?
Толстый. Понял. Как ты здесь СУКА! оказался? (Добавляет, подумав). В общих чертах.
Андрей. Жена смотрела как обычно какой-то сериал на кухне, по нтв, кажется. Я тарелки мыл. Меня сериалы бесят.
Толстый. Меня тоже, прикинь.
Андрей. Тиш!
Толстый. А, да. Извини, извини.
Андрей. Я люблю на животных смотреть, исторические там передачи, что-нибудь про путешествия. А жена по сериалам тащится. И я слышу вполуха диалог. Мент спрашивает: девушка, у вас всё в порядке? Да, у меня всё хорошо. А сама сидит с синяком и в кровищи, грим у неё такой… И музыка жути нагоняет, как будто пилой что-то режут, или кого-то, я уж не знаю. Я от тарелок отлип. Мент продолжает напирать «как вас зовут?». А она «я не помню».
Толстый. Прям как ты, да?
Андрей. Лёша, блин!
Толстый. Молчу.
Андрей. Потом документы, понятно, спрашивает, главное такой весь из себя вежливый, образцовый мент, с овчаркой. Овчарку, конечно, Мухтаром зовут, как ещё могут звать овчарку? У девушки документов нету. И тут он смотрит на неё печальными своими глазами и выдаёт, я прям наизусть запомнил: «Раз вы ничего не помните, мы с Мухтаром должны о вас позаботиться». И это, честно говоря, вообще не обнадёживает. Как будто они её щас с Мухтаром пойдут насиловать под соседним кустом. Моя конфету с фантиком в рот суёт – засмотрелась. А я думаю – как классно! Нет памяти – нет проблем.
Короче, забыл я про это, жили как-то нормально, как все живут. Пришёл со смены, жена дома, сидит на кровати и такой хреновиной, орудием блин пыток, ногти себе щёлкает. На ногах, что важно, потому что на руках это ещё куда ни шло. Со мной даже не поздоровалась, «посуду помой» вместо здравствуйте. Я как увидел эту картину, решил тогда…
Жена меня ни во что не ставила, сама работала провизором и страшно гордилась, что такая грамотная. А я враскорячку на две работы. С утра в будке, это даже офисом не назвать, людей фотаю, на документы. Заплата милипиздрическая и все недовольны. Приходят девочки, красятся по полчаса, потом ты фотографируешь раз, фотографируешь два, фотографируешь три. Уже намекаешь, уже взглядом как-то, давайте вот эту выберем. Нет, я тут не красивая! И на стоянке, в ночь. Причём это жена заставила, увидела объявление, пилила меня – иди, иди. Потом, говорит, я забила тебе в телефон номер. То есть она мою мобилу взяла и сохранила номер. Это как вообще?
С ребёнком ещё у нас проблемы. Ненормальный он. Диагноз поставили аутизм. Я Витю, если честно, стыдился. Ну просто лет с шести даже на площадку нормально не выйдешь, видно же, что он другой. Прям тишина становится, как мы приходим. Как будто заразные. Я с мамочками со всеми поначалу здоровался. А они нет. Ну и я тоже перестал от чувства, что у меня крадут что-то. И жена со своими желаниями родить второго, здорового. Куда? Здоровые тоже вон страдают. Серый, который со мной школу закончил, отличник, прописался в бомжи, весь в наколках теперь и голубей по двору гоняет, больше ему ничего не надо. (Переводит дыхание). В школу сына не взяли. Пришлось на домашнее обучение перейти. Жена постоянно – иди ему задачку по математике объясни. А я не нанимался считать, за сколько минут из пункта а в пункт бэ дойдёт этот ебучий пешеход. У меня потом ещё проблемы с животом начались, потому что пьешь литрами этот нескафе из пластикового стаканчика с кучей сахара, чтобы тебя не рубило после ночной. И я приходил весь зелёный. Мы с женой не спали уже на тот момент я не знаю, года четыре точно. Мне как-то лень было. Она меня пару раз провоцировала, а мне хотелось сказать: оденься! Почему ты спишь голой? Меня так бесило, что она спит голой. Я вот в пижаме сплю, почему она должна спать голой? И кровать ещё такая маленькая. И ребёнок тринадцатый год. И кошка. И всё в одной комнате.
Я дождался, когда никого не будет, ребёнок у тещи, жена в аптеке. На смену не вышел, начальнику не позвонил. Решил, что всё, что больше не буду спать с этим голым чужим человеком. Взял походный рюкзак, ещё со студенческих времён валялся на балконе, рядом с лыжами, из прошлой жизни. Большой, литров писят. Набрал маек, брюки одни, одни на мне, трусы, значит, носки. Бритву. И в ступоре. Сорок два года, вся жизнь не то, что в рюкзак умещается, – он пустой. Полез за деньгами, у меня тыщ девять лежало в книжке Лермонтова, нычка моя. Мцыри там, герой нашего времени, жена ни хера не читает, нычка была стопроцентная. Книжку тоже прихватил, не знаю зачем, ещё родительская. Зажигалку взял газовую, мне её Яна подарила – моя первая любовь. Вышел, благо май, тепло, светло, пошёл в сторону парка, шёл наверное час, как дурак. Дошёл до остановки, смотрю Галя стоит – подруга жены, думаю она меня щас увидит с манатками и всё. Вот тебе бабка и Юрьев день. Короче я натурально упал в кусты. Сидел там, будто убил кого-то. Ждал, наверное, час пока она на автобус сядет, такая паника охватила... Плана у меня не было. Сел на троллейбус, лицом в пол сидел ехал, вышел на вокзале, купил билет на электричку до «Молодёжной», название понравилось. Дачники одни сидели, с цветами да с грибами. Докатил, походил по вокзалу, нашёл гостиницу, паспорт не спросили. А я и не взял. Специально. Расплатился. Номер семьсот рублей. Хозяйка сказала выселение в час. Вышел прогуляться, купил сигарет, никогда не курил – захотелось. Потом вдруг понял, у меня же телефон! Достал с телефона симку – выкинул. Купил пива приличного, чипсов, сыр дорогой взял с орешками, мимо которого всегда проходил. В номере был телек. Я жевал это всё и смотрел кино. И так было замечательно. Лежать, есть дрянь, смотреть дрянь. Встал в двенадцать. Начал прибираться. Потом такой – стоп. Я же семьсот рублей отдал, я не должен ничего. Расслабься, ты хозяин своей жизни. Взял рюкзак. Опять купил билет на электричку, доехал до Семёнова. И по той же схеме. Возле станции стояли парни, таджики что ли, продавали симки без паспорта. Купил. Потом такой – нафига купил, звонить-то некому. Нашёл комнату. Взял целый вишнёвый торт и шампанского. Совсем хорошо. Снова поехал в пикули какие-то. Гостиницы не нашёл, спал на станции с рюкзаком в обнимку. Решил дальше на сибирь ехать. Таким макаром добрался до Красноярска, ночевал где придётся, деньги почти закончились. Выглядел уже бомжевато, отрос, бритву посеял. Думал, может работу найти, но дальше мысль не пошла.
Почему, я интересно, раньше не смылся? Наверное, из-за матери. Она ушла два года назад, от туберкулёза. Такая правильная была, работала бухгалтером в школе. Говорила мне, держись за Наташеньку. Сыночек у вас непростой, это крест. Верующая была очень. Я бы не смог вот так исчезнуть и знать, что она там волосы на себе рвёт. Хотелось, чтобы она думала, что я вырос хорошим мальчиком.
Короче, у меня к тому времени с собой ничего не было, телефон спёрли. Купил маникюрные ножницы на последние деньги, очень аккуратно в туалете в макдональдсе отрезал все бирки. В книжке Лермонтовской увидел печать библиотечную. Как серпом по яйцам. Последняя вещь, которая меня с чем-то связывала. А на печати стоит «Каменская городская библиотека». Даже на отца разозлился, вот козёл, не мог книжку купить, спёр из библиотеки. Что за человек такой, и к маме так же относился. Рядышком с вокзалом часовня была, помолился, свечку поставил. Священнику сказал, что нужно оставить книжку. Тот взял, ничего не спрашивал, благословил меня. Знал бы он, на что меня благословляет. И всё. Я наверное уже подсознательно старался попасться на глаза. Поругался с самоваром, который милостыню просил. Не помогло. Короче, шлялся по вокзалу третий день. Ко мне наконец-то мент прикопался. Документы ваши. Документов нет. Пройдемте для установления личности. И тут у меня в голове этот диалог из сериала сработал. Ты ничего не помнишь, Андрей. И даже что ты Андрей, ты не помнишь. До последнего думал, щас всё скажу, как есть. Ну что значит не помнишь? Его первая реакция была: мужик, ты прикалываешься? Я ещё такой про себя: да, я реально прикалываюсь! Но я не могу тебе сказать! Сначала меня в обезьянник посадили, на три дня. Не знаю, они расчитывали, что я передумаю, что ли, оттого что там посижу? Потом уже врачей вызвали… (Молчит). Я знаю, почему он ко мне подошёл. Там фонтан в зале ожидания стоял, шар такой гладенький. И я в этом фонтане, я уже пах, начал руки мыть. А потом и ноги. Мент увидел. Ему не понравилось. Хотя таблички «не мыть руки» не было.
В больничке, хоть и давали таблетки, от которых постоянно хотелось спать и сссать, я решил не вспоминать ничего особо. Потому что если ты начал – всё, не отстанут. Вот меня и перевели в интернат, не бесконечно же мариновать там. Мариновать, да. От слова Марина. Психолог, которого ко мне приставили. Это она мне работу за забором нашла и студентам показывала, как в цирке. Даже по кайфу было. Какая-никакая жизнь, не то, что тут. Я ведь сына думал отдать в такое место, жена не дала. Тут мне сказать нечего, тут жена молодец. (Молчит). Ты чего там притих, Лёха?
Андрей стучит кулаком в стену.
Лёха! Лёха, блин!
Толстый. Встаю, встаю. Кровать заправляю.
Андрей. Что?
Толстый. Заснул, извини, чё там в сериале дальше?
Андрей. Дальше я не смотрел. Только первую серию.
Толстый. Слушай, помнишь у тебя костюм был такой чёрный?
Андрей. Да, в институте выдали.
Толстый. Мне одеть нечо на концерт. У меня только СУКА! халат. Не могу же я о любви в халате петь. И сними на телефон, как я пою. У тебя одного телефон есть. Отправим Вике.
Дверь комнаты открывается.
Чей-то голос. На выход!
Толстый. А я?
Чей-то голос. А ты посиди ещё, подумай.
Толстый. СУКА!
18:24
Пустая палата. Андрей сидит на своей койке, на другой койке напротив – Владислав Павлович.
Андрей. Я же сказал, не хочу.
Главврач. Это у тебя просто стадия отрицания.
Андрей. Мне и здесь хорошо, без жены. У меня вон Валя жена.
Главврач. Я прекрасно вижу, какая тебе Валя жена.
Моисей. Мало что там на коробке сока померещится может? И откуда я знаю, что это опять не эксперимент?
Главврач. Ты что не понимаешь? Хорошая же новость. Кому-то до тебя есть дело. Тут половина лежат брошенные, утиль. Да они бы танцевали на твоём месте!
Андрей. Ну вот пусть и танцуют.
Главврач. Слушай, я тебе прямо объясняю. Ты беспаспортный. Ты тут за наш счёт живёшь. Увидишь – вспомнишь, вспомнишь – вылечишься, вылечишься – не будешь койко-место занимать. Я фотографию принёс.
Моисей отворачивается.
Главврач. Я её тут оставлю. И ты, кстати, не на Чкалова жил, а на Машинистов.
Главврач кладёт на тумбочку фотографию и уходит. Андрей долго сидит на кровати, потом берёт в руки фотографию. Смотрит.
Андрей. Я бы себе такую жену не выбрал.
11.
6:30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Андрей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают.
12:02
Актовый зал. Стены украшены бумажными цветами и шариками. На шторе, обрамляющей сцену, висит розовое «С 8 марта!». На сцену поднимается Вишнев и Кирьякова. Звучит лирическая музыка.
Кирьякова. Мы начинаем наш праздничный концерт и хотим поздравить всех с праздником весны, красоты и любви!
Вишнев. Здравствуйте наши милые, очаровательные, нежные, любимые, женщины.
Кирьякова. Радости Вам любви и влюбленности.
Вишнев. Красоты, совершенства и мира.
Кирьякова. В такой прекрасный праздничный день я не могу не говорить стихами. Когда поют мужчины о любви, то глаз не отвести нам от экрана. И сердце вновь открыто для романа, когда поют мужчины о любви.
Вишнев. Встречайте, на сцене для милых дам – Алексей Силин.
На сцену выходит Толстый. В костюме. Играет песня группы Челси «Самая любимая». Толстый очень красиво разводит руками – сначала хватает в кулак невидимую птицу, потом прижимает кулак к сердцу и поёт, правда его пение не слышно из-за фонограммы. Андрей снимает выступление Толстого на телефон.
Разрываются снаряды у меня в голове.
Примеряешь ты наряды , демонстрируешь мне.
Зажигаю сигарету ухожу в некуда,
Ускользает это лето, как сквозь пальцы вода.
Ухожу и возвращаюсь, возвратясь ухожу.
Ты бежишь за мною с чаем и кричишь: "Провожу".
Провожая, ты целуешь, я опять остаюсь, дорогая ты рискуешь, я почти уже злюсь.
Самая моя, моя самая любимая
открывает окна, но прохожу я мимо них.
Вдаль зовёт меня судьба, ветром злым гонимая,
самая моя моя, самая любимая!
Попадут метеориты этой ночью в мой дом
А планеты все орбиты поменяют потом.
И агенты всех разведок завербуют меня.
Тигров выпустят из клетки среди белого дня.
Мы пойдём с тобой кормить их , а они съедят нас
И суровый укротитель их в милицию сдаст.
Там, конечно, разберутся, заведут протокол.
Ты сумела улыбнуться!
Ну целую, пошёл...
Самая моя, моя
Самая любимая!
открывает окна, но прохожу я мимо них.
В даль зовёт меня судьба,
Ветром злым гонимая.
Самая моя, моя самая любимая!
Все хлопают Толстому. Он улыбается, он счастлив.
12.
6:30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Андрей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой.
11:40
Палата. Андрей сидит на кровати. На другом её конце Главврач, санитарки, полицейский, полная женщина лет сорока.
Наташа. А он у вас тут поправился, я думала похудел. Я апельсины принесла вот.
Андрей. Я не люблю апельсины.
Наташа. Я знаю.
Полицейский. Точно он?
Наташа. Он, он.
Полицейский. Прям как в «жди меня». (Андрею и Наташе). Вы плакать ещё должны.
Андрей смеётся.
Главврач. Это нервное.
Полицейский. Жене расскажу – не поверит.
Главврач. Ну что, подписываем?
Андрей. (Наташе). Почему вы сидите на моей кровати?
Наташа. Андрей! Господи. (Врачу). Что он несёт?
Главврач. Автобиографическая амнезия, стресс.
Наташа. За что мне такое?
Главврач. Не переживайте, вспомнит со временем.
Наташа. По тебе так Витя соскучился. Ужасно. Где папа, где папа.
Главврач. Вы осторожней пока с новой информацией.
Наташа. А, да? Хорошо. (Проводит рукой по тумбочке, смотрит на руку). Чистенько у вас тут.
Главврач. Ну что, Андрей, свыкаешься?
Андрей молчит. Все молчат.
Наташа. У меня аллергия началась. Кошку пришлось усыпить.
Главврач. Женщина! Не стрессируйте.
Андрей. Убийца!
Главврач улыбается.
Главврач. По глазам вижу, вспомнил.
Андрей. Вы меня в руки убийцы отдаёте?
Наташа. Ну что ты такое говоришь, Андрей.
Андрей. Я никуда не пойду.
Главврач. Это мы ещё посмотрим.
13.
6.30
Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой.
10.15
Белая комната. Андрей в кресле, перед ним – стена, его грудь и пальцы перевязана чёрными жгутами, от которых идут провода. Перпендикулярно к нему за столом сидит мужчина в голубой рубашке, смотрит в монитор.
Полиграфолог. Прочитайте номер карточки и что написано.
Андрей. Карточка номер четыре. Сорок пять эм. Инанис. Круг нарисован.
Полиграфолог. Взгляните ещё раз на карточку. Запомните её содержимое. Можете повторить.
Андрей. Сорок пять эм. Инанис. И круг.
Полиграфолог. Положите карточку обратно в ящик. Сейчас я задам вопрос и вы ответите на него правду. Стены этой комнаты розовые?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Синие?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Зелёные?
Андрей. Да.
Полиграфолог. Белые?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Достаньте все карточки. Прочитайте, что написано и назовите геометрические фигуры.
Андрей. Двести двадцать жэ. Рисус. Квадрат. Тридцать два ка. Пекуния. Треугольник. Сорок пять эм. Инанис. Круг.
Полиграфолог. Назовите содержание карточки, которую вы видите во второй раз.
Андрей. Сорок пять эм. Инанис. Круг.
Полиграфолог. Сейчас я задам вопрос о вашем имени. Когда вы услышите вариант с собственным именем, вы должны солгать. На варианты с другими вопросами вы отвечаете правду. Вам всё понятно?
Андрей. Да.
Полиграфолог. Вы ответили правду?
Андрей. Да, блин, да!
Полиграфолог. Вас зовут Константин?
Андрей. Да, то есть нет. Нет.
Полиграфолог. Вас зовут Станислав?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Вас зовут Моисей?
Андрей. Да.
Полиграфолог. Вас зовут Андрей?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Я вам сказал солгать, когда назовут ваше собственное имя.
Андрей. А я что сделал?
Полиграфолог. И ответить правду на другие вопросы.
Андрей. Ну.
Полиграфолог. У вас четыре варианта вопроса, один из них – верный. И на него вы отвечаете неправду, то есть «нет». А на другие правду, то есть тоже – «нет». У вас должно было получиться четыре «нет». Понятно?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Мне нужно записать реакцию вашего тела на ложь. Давайте попробуем с другим вопросом. Готовы?
Андрей. Не знаю.
Полиграфолог. Я задам вам другой вопрос. Вы должны соврать, когда услышите правильный вариант. На остальные варианты вы отвечаете правду. Ваша мать умерла от гайморита?
Андрей. От этого не умирают.
Полиграфолог. Отвечайте.
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Ваша мать умерла от порока сердца?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Ваша мать умерла от цирроза печени?
Андрей. Что вы вообще о моей матери думаете? Нет.
Полиграфолог. Ваша мать умерла от туберкулёза?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Ваша мать умерла в следствии автомобильной катастрофы?
Андрей. Нет. Я не помню, как умерла моя мать. Она умерла?
Полиграфолог. Судя по вопросам – да. Так, ладно, я задаю вопрос о периоде, который вы точно помните. После потери памяти вас лечили в Екатеринбурге?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Вас лечили в Петрозаводске?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Вас лечили в Красноярске?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Вас лечили в Новороссийске?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Хорошо. Теперь вы отвечаете только правду. На все вопросы. Вам понятно?
Андрей. Да. А если я не знаю?
Полиграфолог. Значит, отвечайте «нет».
Андрей. Я не могу ответить «не знаю?»
Полиграфолог. Не знаю. Нет, не можете. Вы меня запутали. Нет, не можете.
Девичья фамилия вашей жены – Колесникова?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Девичья фамилия вашей жены – Школьник?
Андрей. Хахаха, какая смешная фамилия. Школьник, серьёзно? Нет, я надеюсь, что нет.
Полиграфолог. Девичья фамилия вашей жены – Компанцева?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Девичья фамилия вашей жены – Сиволобова?
Андрей. Что? Сиволобова? Где вы такие фамилии берёте?
Полиграфолог. Отвечай давай.
Андрей. Нет. Не Сиволобова и не Свинорылова. Я не помню, чтобы у меня вообще была жена.
Полиграфолог. То-то у вас сердце так скачет.
Андрей. Я кофе выпил. У меня всегда от кофе сердце скачет.
Полиграфолог. Имя вашего крестника – Толик?
Андрей. Столик. Нет.
Полиграфолог. Имя вашего крестника – Аркаша?
Андрей. Нет.
Полиграфолог. Имя вашего крестника…
Андрей. Дайте угадаю. Артёмка?
Полиграфолог. Имя вашего крестника – Владимир?
Андрей. Ааа, я понял, это игра такая. Найди лишнее. Владимир – лишнее.
Полиграфолог. Это значит «нет» или «да»?
Андрей. Борода. Скажите товарищу Сиволобовой, что она могла получше вопросы придумать. А ещё скажите ей, что я сам всё придумал.
Андрей отцепляет от себя провода и встаёт.
Андрей. Где у вас тут блять сраный выход?
14.
6.30
Глухая темнота. Андрей включает свет на кухне, одевает розовые перчатки, берет тряпку, протирает клеёнку, на которой нарисованы еловые шишки, бросает тряпку в раковину, открывает кран, моет посуду.
Голос Наташи. Я пошла. Полей дерево, не залей только.
Андрей. Какое дерево?
Голос Наташи. Какое-какое, у нас только одно дерево – денежное.
Андрей. А!
Голос Наташи. Бэ. (Громко). Пока ты не найдёшь работу – придётся поливать денежное дерево.
Андрей. Тише, ребёнка разбудишь. Ты правда в эту хрень веришь?
Голос Наташи. Слушай, не будь таким скептиком. Квитанция за коммуналку на зеркале в коридоре, деньги там же, только иди в сбербанк, там комиссии нет, ты понял?
Андрей. Понял.
Голос Наташи. И Вите что-нибудь горячее, человеческое свари, я не знаю суп или гречку хотя бы.
Андрей. Да, да, человеческое.
Голос Наташи. Ушла.
Хлопок двери. Андрей ставит на поддон кружку, снимает перчатки. Наливает из фильтра воды, пьёт. Идёт в комнату – в комнате спит Витя. Андрей садится на краешек кровати, смотрит на спящего Витю, потом на полку с книгами, потом опять – на Витю. Встаёт, достаёт с полки книжку, на обложке – тиснёное «М. Ю. Лермонтов». Тихо идёт к выходу. Останавливается перед дверью, возвращается, аккуратно целует в лоб Витю. Уходит.
Апрель 2019